О новооткрытом памятнике. Пристальное вглядывание нынешних русичей в свое повитой дымкой неизвестности дохристианское прошлое приносит желаемые результаты. Приносит в виде открытия памятников, более тысячелетия безмолвствовавших и вот наконец-то заговоривших.

О новооткрытом памятнике

Пристальное вглядывание нынешних русичей в свое повитое дымкой неизвестности дохристианское прошлое приносит желаемые результаты. Приносит в виде открытия памятников, более тысячелетия безмолвствовавших и вот наконец-то заговоривших. Тверской наруч и Збручский идол с их календарно-космической семантикой*, Влесова книга** и теперь вот этот только что изданный "Гимн последний косогу Киеву".

Впрочем, история его обнаружения в недрах отечественной рукописной сокровищницы довольно давняя. Настолько давняя, что по времени своего открытия он вполне является родным братом знаменитого "Слова о полку Игореве". Только "Слово" вскоре получило признание шедевра национальной, а затем и мировой литературы, а с нашим памятником все получилось иначе. Попав от собирателя древних дохристианских рукописей Сулакидзе к поэту Г.Р. Державину, он там, в его бумагах, на две сотни лет и застрял. Правда, и сам Гавриил Романович не преминул приложить к нему руку в качестве переводчика, вследствие чего пять обширных страниц загадочного текста, написанного буквами, довольно определенно напоминающими знаки на известном этрусском камне, были расшифрованы поэтом как "Песнь Бояна", в которой встречаются такие герои, как "престарелый Словен", "младой Умил", "Злой Волхв" и др. Впрочем, судя по сделанной в конце своего труда приписке переводчика, он сам не был вполне уверен в идентичности оригиналу получившегося у него текста: "Перевод может быть и неверен, ибо древних лексиконов нет".

Так оно и оказалось. Новый перевод этого памятника, только что выполненный и опубликованный петербургским поэтом и специалистом по дешифровке древних письмен А. Умновым-Денисовым,*** показал поразительные результаты, начиная с того, что никакого Бояна в тексте не оказалось, а вместо него объявился некий Коянович, он же в нашем произношении Киевич, что описываются в нем события из жизни одного из славянских племен V века новой эры ("сынов косарских"), что и сам текст представляет собой славянскую письменность.

Вот так! Оказывается, что славяне имели ее уже за пятьсот лет до прихода к ним греческих (византийских) миссионеров.

Теперь по поводу самого жанра и его содержания. Это никак не присущий изнеженной Греции или Риму жанр сладостной лирики. Песнью суровых военных походов, песнью героической, песнью скорби на тризне павших сородичей-воинов оглашен этот представляющий по объему лишь весьма небольшую поэму текст. Упоминаются здесь и знакомые исторические имена: Кий, Щек, Нерон, Аларих. Какой странный для нас в своем ономастиконе ряд! Странный только для нас, но не для них - косогов, которые там, в бассейне Средиземноморья, жили, участвовали в истории того далекого от славянских земель края, а потом уносили оттуда урны с прахом своих предков на родной север, где "воющий ветер царит...".

Поэтический перевод, пусть не во всем, но в целом вполне убедителен. Иначе едва ли бы почувствовали мы соприкосновение с каким-то еще нам незнакомым и странным повествовательно - образным строем. Здесь воины - "первые проходцы всяких вод и дыма", они не просто сражаются, но в своем буйстве "покрывают" гору "мечей звонами", жертв своих (которых они секут, рубят) "по страстям охолаживая, очами сырость сочащих заживо, жариться в костер сопроваживая!". Своих же павших воинов сопровождают они не в мать-сыру землю - на вечный сон, а "на огненный сон", что "пылает под ореховый и сосновый стон" (вот он языческий обряд погребения!).

Поражает своей необычностью и географический ореал этого памятника - от реки Сысолы в нынешней Сыктывкарской области до острова Хиос, а также многих других античных топонимов в Средиземноморье, куда добрались "воины от Урала, воины от Алтая".

Немало, впрочем, и непроясненных (вернее, требующих прояснения) вопросов возникает при первом ознакомлении с данным памятником. Вот хотя бы на уровне его одной только транскрипционной парадигмы. Каков же, однако, фонетический, грамматический и этимологический строй его лексики? Какова ее корневая основа? Пока же удивляет, скажем, явный фонетический диссонанс между лексемами с таким "варварским" скоплением консонантов и редуцированных гласных как. "ръх", "къпх", "хънъх" и лексемами чисто сонантной природы: "иуоя", "дыуя", "оуоы", "ыоя" и т. д. Не находя на этот счет никакой приложенной к публикации теории или хотя бы предполагающего ее рассуждения, память невольно обращается в какой-то степени уже знакомому в этом направлении прецеденту, скажем, к более близкому к нашему времени появлению слова "еуы", означающему, согласно утверждению известного футуриста Алексея Крученых, "лилию". Но, может быть, и это словцо было добыто им каким-то способом из языка все тех же косогов, на котором написан и нащ "Гимн"?

Шутка шуткой, но лингвистическое исследование языка опубликованного Алексеем Умновым-Денисовым памятника - необходимое условие для окончательного подтверждения его подлинности.


* См.: Куликов А. Космическле образы славянского язычества. СПб., 1992,
** Творогов О. Влесова книга. Русская литература. 1999.
"* См.: Умнов-Денисов А. Корни СПб., 2000.