В тот сентябрьский день мы втроем бодро и резво шагали по залитой солнцем дагестанской степи к Дальнему Сульфату за лысухами. На троих у нас было только одно ружье - моя старенькая «бээмка». Однако недостаток вооружения никак не сказывался на настроении моих юных товарищей по охоте - крепкого, румяного, кровь с молоком Исика и полненького, светловолосого Сашки Пана - фамилия его, помнится, была как-то созвучна с прозвищем, все его так звали, и он не обижался. Они быстренько шагали по обе стороны от меня и наперебой тараторили, предлагали разные варианты сегодняшней вечерки и (если останемся ночевать) завтрашней утрянки.
Одна эта мысль, всецело поглотившая моих юных друзей, - мысль о том, что можно было бы завтра пропустить школу, да еще под таким благовидным предлогом, о котором будешь потом не одну неделю с гордостью вспоминать в кругу друзей,  мол, на охоте задержались, - одна эта мысль до краев наполняла радостью их сердца.
Озеро Дальний Сульфат, бывшее целью нашего похода, всегда манило к себе охотников. Большое его зеркало - в период дождей до десяти километров в длину - протянулось среди невысоких холмистых берегов, заметно издалека и неизменно привлекает на отдых пролетную птицу. Когда-то озеро, видимо, было довольно глубоким - у восточного берега в сухое время года из воды одиноко выступает ржавая рубка затонувшего бог знает когда большого катера. Правда, теперь глубина на Дальнем Сульфате невелика - полтора, редко два метра. Однако, несмотря на небольшие вроде бы глубины, ходить там даже в комбинезоне небезопасно, особенно с торцов, со стороны коротких торцевых берегов (озеро в плане выглядит очень вытянутым овалом, с двумя длинными и двумя короткими сторонами). С обоих коротких берегов в глубь Сульфата на километр и более тянется непролазная грязь.
В засушливые годы она подсыхает и местами выглядит почти твердой, надежной почвой, по которой вполне можно ходить. Во время дождей соленая почва надолго становится непроходимой, особенно опасной у кромки воды. Ничего не растет на ней - грязь просолена на многие метры в глубину - не зря же озеро называют Сульфат. Полное отсутствие растительности создает дополнительную опасность идущему - не скрепленная корнями растений грязь может просто разойтись, если ступил в какую-нибудь незаметную снаружи воронку, и тогда выбираться оттуда будет совсем непросто (сразу встает перед глазами рубка затонувшего у восточного берега катера).
Перед походом отец, как обычно, долго инструктировал меня на тему, как безопасно ходить на Дальнем Сульфате, напоминал об ответственности, коль уж решился взять с собой на охоту подростков. Я, со своей стороны, как обычно в таких случаях, клялся и божился, что буду крайне серьезен, внимателен, заботлив и проч.
Впрочем, батя, как казалось, не шибко беспокоился, больше по привычке выдавая советы. Несмотря на молодость, охотился я уже не первый год, да и ребята, вместе с которыми мы частенько мотались по нашим дагестанским горам и долам, были ему хорошо знакомы- в одном дворе жили.
Исик - тот вообще, казалось, никогда не знал усталости, мог спокойно лазать по любым трясинам в дождь и жару, а толстенький Сашка Пан, хоть и казался на вид слабее своего спортивного товарища, еще ни в одном походе не дал ни малейшего повода для того, чтобы кто-то мог хоть чуть-чуть усомниться в его выносливости и надежности. На охоте наличие или недостаток этих качеств заметен сразу.
Оказавшись на более высоком восточном берегу озера, мы некоторое время осматривались, выбирая дорогу. Достав бинокль из рюкзака, пока мои ребята отдыхали на травке после длительного марш-броска, я внимательно осмотрел в него раскинувшееся под нами большое водное зеркало. Осмотр обнадеживал.
Направо под нами начиналась, простираясь вдаль, серая унылая грязища, пересеченная тянувшейся с берега глубокой траншеей. У конца этой траншеи, примерно в полукилометре от сухого берега, прямо в грязи одиноко стоял без движения экскаватор с поднятым вверх большим ковшом. Очевидно, копавшие на нем траншею рабочие уже ушли (день был, помнится, пятница - короткий), оставив агрегат тут же в грязи, чтобы в понедельник с новыми силами продолжать работу. Даже издали были видны странно широкие гусеницы большой этой машины, одетые, очевидно, для того, чтобы спокойно передвигаться по грязи.
Налево далеко тянулось зеркало Большого Сульфата, на котором там и сям спали, отдыхали, нежились в лучах заходящего южного солнца большие и малые стайки лысух. Какое охотничье сердце не дрогнет при виде такой картины!
Налюбовавшись как следует, я передал бинокль отдыхавшим ребятам. Их поочередные восклицания свидетельствовали о полном совпадении наших вкусов и наклонностей.
Сперва мы думали было сделать крюк и выйти на высокий южный берег, туда, где он близко подходил к открытой воде, - в бинокль хорошо были видны плававшие под самой кручей лысушьи стайки. В этом плане были, впрочем, и свои недостатки: солнце уже садилось и место на далеком крутом берегу было не слишком удачным для вечерней зорьки. Тут Сашка Пан подкинул идейку:
- Ребята, - он хрипло кашлянул пару раз, - ребята, давайте залезем на экскаватор. Во-первых, высоко будем сидеть, значит, лыски ночью на штык налетать будут. Во-вторых, от берегов далеко, почти в центре грязи - значит опять-таки налет на вечерке должен быть отменный. А не замерзнем ночью - и до утрянки на нем прокантоваться можно.
- Сам же первый свалишься в темноте, - с недоверием проворчал Исик.
- Подумаешь, - засмеялся и снова закашлялся Сашка Пан, - там же вокруг грязь - мягко будем падать, не разобьемся!
То ли доводы Пана и впрямь показались вескими, то ли действительно захотелось пострелять с крыши экскаватора (прежде такого не практиковали), да притом это было минимумметра три добавочных - для ночной стрельбы не лишних, но поспорив немного для порядка (чтобы Пан не сильно задавался), мы сошли в грязь.
Сперва идти было не очень трудно, почва с торца озера была почти сухая. Но с каждым шагом напряжение росло. Через сотню метров на сапогах у каждого налипли пудовые глыбы липкой, как клей, грязи, каждый шаг теперь требовал героических усилий, а проклятый экскаватор, казалось, и не думал приближаться.
Когда же наконец мы добрались до него, солнце давно село, пришла пора охотиться, но сначала надо было успокоиться, отчистить, сколько можно, грязь и придумать, как же все-таки половчее на него забраться. И еще одно очень удивило нас: когда вплотную подошли к оставленной машине, то, несмотря на сгущавшиеся сумерки, заметили, что широченные гусеницы этого болотного экскаватора уже по оси ведущих шестерен погружены в пузырящуюся грязь.
- Вот это грязища! - Исик показал пальцем на полузатопленные большие шестерни, - какие широченные гусеницы, и то всосало. Оставь его здесь на недельку, до кабины, небось, засосет, как тот катер!
- Ну ты скажешь тоже, - засмеялся и тут же закашлялся простуженный Пан, - до кабины! Тогда бы не оставили его здесь на выходные. До кабины не бывает…
Мы с Исиком забрались на крышу экскаватора. Маленького Сашку Пана удалось отговорить от такого эксперимента (мы и впрямь боялись, как бы он в темноте не оступился и не загудел вниз). Чтобы он не сердился, мы с Исиком отдали ему свои фонарики и озадачили на поиски внизу сбитых лысух. Обиды здесь не было никакой - вся добытая дичь у нас исторически делилась поровну между всеми участниками охоты. Значит, Пану был прямой резон всерьез заниматься своим делом, да и у нас с Исиком на душе будет спокойнее.
«Крыша» экскаватора состояла из двух частей. С одной стороны (слева, кажется, не помню уже) поднималась стеклянная незапертая кабина (эх, как просто было прежде, ничего запирать не надо - все вокруг колхозное, все вокруг мое!), а с другой стороны - большой металлический кожух прикрывал, как сказал знаток Сашка Пан, «все механизмы».
Усевшись на верху кожуха, мы с Исиком начали охоту. И хотя явились мы с опозданием, Сашка Пан оказался прав - налетала лыска очень удобно. До наступления полной темноты, когда уже невозможно стрелять (мушку на стволах не видно), четыре тяжелых лысухи рядком положил наш розыскник на полузатопленную широкую гусеницу экскаватора.
Наступила ночь. Холодный, студеный ветерок то и дело налетал с Сульфата. Исик предложил было перекантоваться до утра на крыше кожуха «с механизмами», но сам же и отказался от своего предложения - наверху сифонило невыносимо, зуб на зуб не попадал.
Сашка Пан, в свою очередь, придумал переночевать втроем в стеклянной незапертой кабине, но троим в ней оказалось несносно - и холодно, и кресло хоть и мягкое, но одно, рычаги какие-то со всех сторон в тебя упираются. К тому же маленький Сашка чего-то совсем раскашлялся на ночь глядя (только теперь признался, что у него бронхит еще не прошел, не было нам печали!). Одним словом, постановили, как ни тяжко, двигать по-темному к сухому берегу, там развести хороший костер, а когда земля прогреется, заснуть на ней, как на печке, уже не раз так делали, с любым бронхитом можно.
Ночной путь по грязи до берега вымотал так, что, казалось, вот-вот выскочит сердце, когда мы наконец оказались на сухом. Быстренько развели костер, и когда он прогорел, сдвинули уголья и на горячую земельку положили сначала нашего бронхитчика Сашку Пана - было уже очень поздно, он прямо спал на ходу. Исик накрыл его своей фуфайкой, а когда он успокоился, рядом развели другой костер, побольше, чтобы теплой земли хватило на двоих. Было, наверное, часа три ночи, когда мы с Исиком отгребли в сторону уголья второго костра и легли рядышком, накрывшись моей штормовкой.
Проснулся я на рассвете. На кустах и траве кругом лежала обильная роса. Земля под нами еще хранила тепло костра, но воздух был такой свежий, с покрытого туманом Сульфата несло таким холодком и сыростью, что вылезать из-под влажной фуфайки совсем не хотелось.
Лишь знакомый шорох быстрых крыльев над головой заставил вскочить. Начиналась утренняя заря, утрянка, как говорят охотники - самое добычливое время для стрельбы. Как же можно в такое время спать?!
Растолкав Исика и Сашку, я достал из рюкзака несколько бутербродов и термос с остатками чая и заставил сонных ребят перекусить. Заставил, потому что было очень свежо, и они совсем не хотели вылезать из-под своих покрытых росой одежонок.
Пока мы ели, рассвело совсем. Уже не раз и не два над нами и поблизости проносились черно-синие в лучах восходящего солнца лысухи. А сколько же их должно было мотаться сейчас там, в тумане, вдали от берега, около нашего экскаватора! Скорее надо туда, на крышу!
Туман редел с каждой минутой, вот-вот должна была показаться далекая кромка соленой воды. Мы закончили свой ранний завтрак, натыкали в мой патронташ новых патронов из рюкзака и, поеживаясь от утреннего холодка, бодро зашлепали по грязи к воде, к месту ночной стрельбы.
Шли мы вначале быстро, целеустремленно, но, пройдя примерно с полкилометра, сбавили темп, да и было отчего.
Двигались мы по своим ночным следам, это точно - было бы глупо прокладывать каждый раз новую тропу. Вот большие следы моих болотных сапог, их ни с какими не спутаешь. Вот слева от моих следов видны отпечатки широких шагов Исика - он уже почти взрослый парень, шаги у него крупные, и держится он на охоте правильно, слева от стрелка. А вот еще левее маленькие неуверенныешажки Сашки Пана - много ему, бедняке, пришлось вчера полазать в сумерках по грязи, собирая подбитых лысух. Ну ничего, зато доля его двойная, так у нас заведено. Да и бронхит, похоже, прошел - вот что такое охототерапия - все болезни там лечатся на корню.
Все было вроде правильно, шли мы утром точнехонько по своим следам и сбиться с пути никак не могли. Да и некуда было сбиваться, не в лесу же, место во все стороны открытое! И все-таки, видимо, сбились - впереди, сквозь редеющие хлопья тумана уже серебрилась вода, но (вот уж хохма-то!), нашей цели - болотного экскаватора - нигде не было видно!
Может быть, его ночью кто-то завел, перевез на другое место? Но тогда как бы крепко мы ни спали после охоты - все равно услышали бы шум работающего мотора. Странно…
Наконец добрались до самой воды. Дальше идти было некуда, да и стоять на месте неприятно - ноги засасывало в глубину.
Растерянно оглядываясь по сторонам, я неожиданно заметил совсем недалеко чуть выступающую из серебристой соленой грязи маленькую темную кочку странно правильной формы. В недоумении мы двинулись к ней. Подошли поближе и ахнули.
Эта кочка была ковшом экскаватора, за ночь, даже, пожалуй, за полночи целиком исчезнувшим в трясине! Лишь маленькая часть поднятого вверх ковша, словно молящая о помощи рука утопающего, все еще выступала из грязи…
Несколько секунд длилось молчание.
- Да-а-а, - протянул наконец потрясенный Сашка Пан. - А ведь мы хотели вчера в кабине остаться ночевать. Где бы мы сейчас были, а?
- Это все ты, балбес, такие предложения выдаешь, - напустился на него Исик. - Это все ты… Хорошо, хоть не послушали тебя…
- Хорошо, что я ночью кашлять начал, - подмигнул мне Сашка Пан. - Спасибо за это скажите хоть. Вот так стараешься всегда, болеешь для людей, а никто никогда не поблагодарит…
Рассеянно слушая их перепалку, я никак не мог оторвать глаз от чуть выступающего (не более полуметра) из казалось бы достаточно плотной почвы ковша. Конечно, едва ли бы этот экскаватор, останься мы на ночь в кабине, мог вот так, мгновенно взять и провалиться по самый ковш - скорее всего, он все-таки опускался постепенно и мы, наверное, успели бы выскочить. Однако могли ведь и не успеть - уставшие ребята да и я спали нынче ночью достаточно крепко - вполне могли не услышать звуков погружения. А тогда? Бр-р-р! - даже думать не хочется. Из такой плотной, почти твердой трясины (мы стояли теперь вплотную к ковшу и нисколько не проваливались), если окажешься там, не выберешься никакими силами, трактором придется вытаскивать. Эх… - невольно подумалось о том, каково теперь придется экскаваторщикам париться, добывать из трясины свой дорогой агрегат. Вот уж поистине: все вокруг мое…
Потом мысли обратились на ребят. Нет, все-таки молодец Сашка Пан со своим бронхитом! Вот уж действительно не знаешь, откуда помощь…
Исик, мне кажется, думал о том же. Дружески обняв оторопело стоявшего рядом с ним маленького Сашку, он повернулся ко мне:
- Слушай, давай ему и правда, как нашему спасителю, всех вчерашних лысух отдадим, а? За его кашель… А мы себе еще настреляем…