Моей жене Евгении.
Ты опускала взор печальный,
когда соперничал с тобой
недостижимо идеальный
твой образ,что был создан
мной!
И с ним ты спорить уставала,
ты бунтовала, как могла,
ломала рамки идеала:
нежней, чем идеал, была,
скромнее, женственней, милее,
светлей душою и лицом…
И я влюблялся всё сильнее
в твой образ,
созданный Творцом!
ГАДАНИЕ НА РОМАШКЕ
«…К счастью ль не увяли
в буром поле белые ромашки?».
В. Никитин.
Лепестки с надеждою заветной
рву: вот «нелюбовь»,
а вот «любовь»
для меня,
а для ромашки бедной
всё одно - и то, и это - боль…
* * *
«Ты раздевалась, раздевалась…».
Александр Люлин.
Ты с нетерпеньем раздевалась
и без одежды, налегке,
в объятия реки бросалась!
И я завидовал реке…
* * *
В твоих глазах студёная
безбрежность…
Но верю, холодна
ты только с виду:
в холодности твоей
тепло сокрыто,
как в слове «снежность»
скрыто слово «нежность».
* * *
Екатерине Кульбуш.
С нездешнею душою
в теле - здесь я,
где, одержимый
безднами движений,
мир держится
на чутком равновесье
спасительных
взаимных притяжений.
Безудержно с небес
звезда слетела!
Невольно равновесным
силам внемлю:
Земля моё удерживает тело,
а я собой удерживаю Землю!
Феликс МЫСЛИЦКИЙ
ПЕРЕДЕЛКИНО

 

Униженный журналами Москвы,
Где часто нету неба и травы,
Я мчался
в Переделкино, плаксив,
Ходил по пастернаковским
следам,
И улыбался мыслям и словам, Где образ мира высился,
правдив.
Церковка уходила в синеву,
Погосту снилось что-то,
и листву
Слыхал, на время
воскресая, он,
Столетним шелестом окружены
Смотрели дачи в лица тишины,
Что закрывали напрочь
небосклон.
Писательский посёлок, высота
Текла куда-то, солнечно-густа,
Звенел и диссонировал ручей,
К ночи романы в гости
к песням шли,
Садились птицы на лучи вдали,
Смотрели тени в окна веселей.
Набит молчаньем и говорком
Мчал поезд,
отрезвляя сквозняком,
Я вглядывался в путевые сны,
Обросшая огнями темнота
И электрическая пустота
И мне, и окнам
были чуть видны.

* * *
Со стронцием и цезием в мозгу
О лжепророках петь я не могу.
Им Маяковский,
сколько мог, воздал,
Поставлен ими
он на пьедестал.
Не музыку, а барабанный крик
Легко и в совершенстве
он постиг.
И всё строгал концы
партийных строк,
И, глядя в бездну,
выстрелил в висок.
Над государством
воспарив, поэт
Знать должен то,
чего на свете нет.
О Пушкин, не под силу
твой размах,
Нет почвы - не растёт роман
в стихах.
Пустыня есть, но где же
Серафим?
Всё ближе меч,
и я всегда под ним.
О Лермонтов,
твои глаза со мной,
Ты знал, что приключится
со страной.
О Тютчев, я над радугой равнин
Познал твой дух, -
он выше всех вершин.
Некрасов лишь,
отринувший уют,
Услышит, как страдания поют.
О Блок, и я бывал
задушен сном
От безобразной музыки кругом.
О Клюев, взявший небеса
за кров,
Ты слово вызывал
со дна миров.
Звени, Есенин, небом опалён,
Пустырь с безлюдьем
стережёт твой клён.
Васильева страницы распахну,
Чтоб увидать за цветом
глубину.
Ты рядом, Заболоцкий,
я с тобой,
Не захлебнуться б только
высотой.
* * *

 

За высокими песнями
даль залегла,
За горой и дождями
кончается небо,
Целый день прозревают
цветы у села,
Бессловесна тоска
и мышление немо.
Новорожденный ветер
ушёл в тишину,
Не утратили смысла
к полудню высоты.
Как не чтить мне
молитвенницу-сторону,
Музыкальность берёз,
их правдивые ноты.
Диссонируют вдруг
и гудят провода,
В отдаленье цветёт
и запенилась млечность,   
Возвращаются нехотя
в память года,
Время любит отринуть
порой скоротечность.
Хорошо здесь
заслышать всемирную суть,
Помолясь, приобщиться
к небесному слогу,
И безмолвствовать с вечным,
и с ним отдохнуть,
Позабыть заболевшую
страхом дорогу.
* * *
Там кто-то, светила всю ночь
изучая,
Вникает в небесную суть.
Над именем Феликс
не плачь, дорогая,
Латинское имя забудь.
Я - дерево, слабну в борениях
с ветром,
Изранили грозы меня.
Я некогда реял,
пропитанный светом,
И небо на пыль променял.
И там, где от водки смеются
и плачут,
Показывал удаль подчас,
Ходить по-другому
и думать иначе
Я б мог научиться сейчас.

 

Ольга АВДЕЕВА-МОКРАК
* * *

 

Ах, этот яблочный июль!
Звенят поля, жарой томимы,
И тучны роженицы-нивы,
Над садом - пчёл пьянящий гул.
А губы ищут сладкий мёд,
Водой кристальной ломит зубы.
Дни эти -
в памяти зарубы
На много-много
лет вперёд.
* * *
Чем ближе к югу -
тем рыжего больше,
в осиновых и кленовых
прическах,
тем звонче, увереннее
и ярче
по весям - дорогам
шагает осень…
А я - словно вестник
северной дали,
высокого неба,
дыханья прибоя,
всё дальше на юг
устремляюсь
к любимым.
И через сердце и душу
мою проходят
неумолимые
раны из рельсов.
САМОИРОНИЧНОЕ
Я пройдусь,
прогуляюсь по Невскому,
Затеряюсь в толпе
разномастной.
Не подвержена
лоску я светскому,
оставаясь
и пришлой,
и праздной.
Затеряюсь,
хоть я - не иголочка;
Город вновь ощетинился
крышами.
Не продажная
и не сволочь я,
Но так хочется
быть услышанной.
Не жалейте меня,
я - не слабая,
Мне идти -
не пуховыми тропами.
Мою бедную родину
славлю я,
В хоре этом -
не одинокая.
Александр СОКОЛОВСКИЙ
МИМОЛЁТНОСТИ
* * *
Поколенье пепси-колы,
еле кончившее школы,
обрело практичный нюх и ум.
В общежитье - неучтиво,
чтиво - только детективы,
в музыке - гремучий
бум-бум-бум.
* * *
Романтические всплески,
где вы? Испарились? Стихли?
Нынче правят в полном блеске
безусловные рефлексы
и врождённые инстинкты.
* * *
Во-первых, брошен
службе вызов.
Семья забыта, во-вторых.
Живет, как смотрит телевизор:
по всем каналам прыг да прыг.
КАРТИНКА

 

Девица чуть одета.
У парня зуд
в глазах.
Луна,
как спирохета,
над ними
в небесах.
* * *
Жизнь нас порой жестоко лупит.
За нами нужен глаз да глаз.
Мы любим тех,
кто нас не любит,
И губим тех, кто любит нас.
* * *
Ну и дева! Погляди!
Основательно пригрелась
на ответственной груди
безответственная прелесть.
* * *
Эпитафия.
Он умер не от постарения,
Не от хвороб, не от кастета.
Покинул жизнь от несварения
житухи этой.
* * *
Я истину скажу. Не спорьте!
Вас только хвалят - и калечат.
Конфеты сладкие - но портят
Лекарства горькие - но лечат.
* * *
Одеты грубо.
Искусству - гроб.
Не столь ПОП-группа,
Сколь группа поп.