К сожалению, время неумолимо. С каждым годом среди нас остаётся всё меньше и меньше очевидцев героического времени борьбы тогда еще очень сплочённого советского народа с фашистской чумой, поэтому воспоминания их, особенно принимавших непосредственное участие в боевых действиях, с каждым годом становятся всё дороже. Обязанность последующих поколений русских людей не только сохранить память о героях тех незабываемых лет, но и своими деяниями не бросить тень на славных предков, быть достойными их в мыслях и делах, продолжить их традиции!
О последних днях Великой Отечественной войны вспоминает наш земляк, ныне здравствующий гвардии полковник в отставке Демидов Пётр Михайлович, кавалер шести боевых орденов и восьми медалей, начавший войну семнадцатилетним курсантом Первого ленинградского артиллерийского училища под стенами города Ленина и закончивший её в Берлине двадцатиоднолетним капитаном - командиром дивизиона «Катюш».
«В начале Берлинской операции наш полк был придан для поддержки боевых действий Первой армии Войска Польского, которая имела приказ сосредоточиться на плацдарме 47-й советской армии на западном берегу реки Одры в районе местечка Хойны и, наступая на запад, обойти Берлин с севера, выйти к Эльбе, где и встретиться с войсками союзников. В ночь 15-го на 16 апреля наш дивизион скрытно занял боевой порядок, окопался и изготовился к стрельбе по заданным целям. В пять часов утра 16 апреля от выстрелов многих тысяч орудий, миномётов и «Катюш» вся местность ярко осветилась, всё кругом закрутилось, завертелось, раздался оглушительный грохот выстрелов, рвущихся снарядов и мин. Началась решающая битва Великой Отечественной. Весь мир, затаив дыхание, следил за её ходом. После мощной тридцатиминутной артиллерийской и авиационной подготовки польская пехота и танки пошли в атаку. Оборона фашистов была быстро прорвана, и войска устремились в глубину. За сутки прошли около пятнадцати километров, захватив город Врицен. Никогда противник не дрался так яростно. Он цеплялся за каждый рубеж. Отступая, взрывал мосты, минировал дороги, оставлял засады смертников, вооружённых фаустпатронами, или прикованных к пулемётам и отстреливающихся пока не убьют. Личный состав дивизиона без сна и отдыха поддерживал огнём польскую пехоту.
Вспоминается курьёзный эпизод. Продвижение дивизии остановилось в километре от сильно укреплённого опорного пункта. Польская пехота залегла. Поднять её в атаку в самом конце войны было непросто. Командир дивизии приказал дивизиону дать залп по деревне. Подготовив данные, командую: «Огонь!». С воем с пусковых установок вырываются ракеты и летят над нашими головами в сторону противника. Слышатся разрывы. В деревне забушевал огонь, чёрные клубы дыма устремились к облакам. Со стороны противника прекратилась всякая стрельба. И вдруг цепи польской пехоты молча поднялись из окопов и дружно двинулись... в тыл. Пробежав с полкилометра и не видя преследования, пехота остановилась, развернулась и медленно, осторожно двинулась обратно к своим окопам. Не встречая никакого сопротивления немцев, легко овладела их опорным пунктом. Видимо, это была психологическая реакция на близкие разрывы наших реактивных снарядов. Пленные немцы рассказывали в тот день, что были буквально потрясены физически и морально мощью залпа «катюш» и не были в состоянии оказывать какого-либо сопротивления. «На нас обрушились разом сотни снарядов, поднявшие гигантские столбы огня, чёрные клубы дыма укрыли всё вокруг, дымящаяся развороченная земля задрожала, заходила ходуном и, казалось, вот-вот треснет, расколется и поглотит всех нас, строения и техника мгновенно вспыхнули кострами, не успевшие укрыться солдаты в секунды стали обгорелыми трупами».
К 20 апреля Первая Польская армия вышла к северной окраине Берлина и завязала уличные бои.
Слева от поляков наступала центральная группа войск фронта, нанося главный удар по центру Берлина. Там шли особо тяжёлые бои. Всё кругом горело, в кирпичной пыли рушились здания, к небу тянулись длинные языки пламени, артиллерийская канонада то затихала на время, то возобновлялась с большей силой. Гитлеровское командование бросало в бой всё новые и новые силы, всё, что могло собрать: тыловиков, легкораненых, детей и стариков - фольксштурмовиков. Но наши войска неудержимо продвигались к заветной цели.
Двадцать второго апреля наша дивизия захватила Ораниенбург. Недалеко от боевых порядков дивизиона находились длинные деревянные бараки, окружённые несколькими рядами колючей проволоки с пулемётными вышками по углам. Это был фашистский концлагерь Заксенхаузен, где содержались люди из всех стран Европы. На освобождённых узников было страшно смотреть. На двухъярусных койках лежали живые трупы, кое-как укрытые лохмотьями, худые и до предела измождённые, с ввалившимися глазами, с выжженными на костлявых руках номерами, они мало походили на людей! Они плакали и смеялись от радости и на многих языках благодарили своих освободителей. Концлагерь был, по сути, фабрикой смерти. Истощённых и больных людей заставляли работать по пятнадцать часов в сутки, били палками, травили собаками, вешали и расстреливали. День и ночь в лагере работал конвейер смерти - газовые камеры и крематорий. Здесь было убито около ста тысяч человек!
Продвигаясь в глубь Германии, мы наблюдали волнующую картину массового передвижения освобождённых Советской Армией из немецкого рабства представителей всех народов Европы домой, на Родину. Впечатление было такое: будто вся Европа вдруг поднялась и разом куда-то пошла и поехала. Оборванные, исхудалые, но радостные и улыбающиеся люди двигались пешком, с узлами, колясками и тележками, верхом на лошадях, на велосипедах и почти все с национальными флажками. Эти люди получили свободу благодаря мужеству и самопожертвованию русского солдата!
Наступление наших войск шло успешно, несмотря на отчаянное сопротивление противника. Близкая катастрофа Германии уже ни у кого не вызывала сомнений. Все понимали, что со дня на день следует ожидать окончания войны. От одной этой мысли захватывало дух. Такое состояние испытывал каждый фронтовик. Однако фашистское командование, не считаясь с потерями, старалось затянуть время, надеясь договориться с западными державами, найти общий язык с братьями по классу. Кстати сказать, союзники наступали, почти не встречая сопротивления. Так, например, крупный город Ганновер был взят ими без боя всего... одной ротой американцев! Ещё анекдотичнее история падения города Манхейма, который сдался американцам по телефону! Немцы очень опасались нашего возмездия за свои кровавые преступления на территории СССР!
За берлинскую операцию я был награждён полководческим орденом Александра Невского. Война ещё продолжалась, но наш полк выполнил свою задачу по огневой поддержке Войска Польского и передислоцировался в леса севернее Берлина. Совершая марш, мы видели разрушенные и сожжённые города и сёла, взорванные мосты, вытоптанные поля, искалеченные сады. Везде - тлен, пыль и руины. Теперь немцы не по киножурналам, а на собственном опыте узнали, что такое война!
Где-то 4-го или 5 мая поехали «на экскурсию» в Берлин, куда каждый из нас мечтал попасть в течение долгих четырёх лет. Картина, которую мы увидели, потрясла даже бывалых фронтовиков: многие здания полностью разрушены, улицы завалены битым кирпичом, хламом, подбитыми танками, машинами, орудиями, перекрыты баррикадами. Дома напоминали скелеты. Жители встречались редко. У рейхстага увидели бесконечное плещущееся человеческое море. Здесь были солдаты и офицеры нашей, американской, английской, французской, польской армий. Бросилось в глаза, что американцы (и солдаты и офицеры) уже делали свой бизнес, торговали всем, что только можно продать (американец и на войне остаётся, прежде всего, торгашом! Нашли же наши нынешние правители России - на кого равняться!) Увешенные товаром, они шныряли в толкучке и навязчиво предлагали фотоаппараты, одежду, продукты, произведения искусства, автомобили, оружие. При желании у них можно было купить и танк! (Стоит ли удивляться, что нынешние российские военные торгуют оружием с противником?! «С кем поведёшься, от того и наберёшься!») Одновременно шёл оживлённый обмен сувенирами. Помнится, я купил у здоровенного американского сержанта фотоаппарат «Лейку». Она и сегодня напоминает мне те дни. Как и все, в тот день я расписался на стене рейхстага.
Между тем время приближало нас к долгожданному Дню Победы. Ночью девятого мая наш полк, стоявший в лесу на отдыхе, разбудила отчаянная стрельба. Решили, что какая-то блуждающая группа недобитых фашистов напала на советскую воинскую часть. Командир полка выслал разведку, а дивизионам приказал занять круговую оборону. Подозрительно, что стрельба то затихала, то разгоралась вновь, не приближаясь к нам. Наконец, мы увидели возвращающихся разведчиков. Они стояли в кузове полуторки, махали пилотками, оружием и что-то кричали. Первые слова, которые дошли до нас, были: «Победа! Победа! Война окончена!». Оказывается, разведчики на шоссе встретили колонну польской войсковой части, радисты которой первыми приняли по радио весть о Победе. Она мгновенно разнеслась по машинам, и поляки принялись палить в воздух из всех видов оружия.
Хорошо помню торжественный обед по случаю нашей Победы.
Утром 9 мая командир полка полковник Пуховкин собрал командиров дивизионов и начальников служб и объявил, что все офицеры полка приглашаются на торжественный обед. Он попросил дивизионы и тылы полка выделить из своих трофейных резервов спиртное и всё, что может служить закуской. В ближайшие населённые пункты были направлены команды заготовителей за посудой, мебелью, скатертями. Тут же в лесу были сооружены длинные столы и скамьи. Их накрыли скатертями, расставили разнокалиберную посуду. Здесь были старинные хрустальные кубки и простые стаканы, тарелки из дорогих сервизов и солдатские миски, солдатские алюминиевые и серебряные ложки. Повара из трофейных продуктов приготовили отличную закуску. Хуже было со спиртным. Нашлась только бочка с неочищенным спиртом-сырцом и несколько бочек со слабеньким красным вином.
Всю войну, на радость своим ординарцам, я не выпил ни разу даже положенных наркомовских ста грамм. Не нравилось мне хмельное состояние. Товарищей же принимал всегда хлебосольно, с водкой. Много раз слышал один и тот же вопрос: «Почему сам не выпьешь?» Отшучиваясь, я отвечал: «Даю слово, что когда окончится война - всё наверстаю!» И вот «час расплаты» настал. Выполняя своё обещание, в первый раз в жизни я решил набраться до положения риз в честь окончания войны и того, что остался жив. Не представляя себе, как я могу вести себя в таком состоянии, предусмотрительно приставил к своей персоне «охрану». Ординарцу и шофёру приказал неотступно следить за собой и немедленно принять меры, если буду совершать что-либо непотребное. В награду обещал им разрешить гулять позже несколько дней.
В тот праздничный день погода стояла прекрасная, ярко светило солнце, как бы радуясь Победе вместе с нами. У нас в лесу была приятная прохлада. Деревья успели покрыться нежной листвой и сквозь неё пробивались косые солнечные лучи. Пахло свежей зеленью и весенней оживающей землёй. Не было слышно только птичьего пения: война распугала лесных певцов.
Где-то в полдень сотня возбуждённых, здоровых, молодых и радостных офицеров полка, настроенных достойно отметить Победу, расселась за столы в лесном «ресторане». Командиры дивизионов сели в центре рядом с командиром полка. Полковник Пуховкин произнёс речь, закончив её тостом: «За окончание войны и за нашу Победу!» Дружно выпили и захрустели огурчиками. По неопытности я налил себе полстакана спирта и дополнил его красным вином. Получилась адская смесь. Когда я с трудом залпом выпил эту мерзость, то почувствовал, как по горлу и желудку прошёл огненный смерч. Что-то сильно ударило в голову и стало тяжело дышать. Начал усиленно закусывать. Подходили боевые друзья, и каждый напоминал о моём обещании выпить и с ним в День Победы. Кто-то предложил всем сфотографироваться на память. Все встали из-за стола и куда-то пошли, я тоже попытался встать, но стоять было трудно - сильно кружилась голова. Ноги мои подкашивались, в глазах появились цветные круги, деревья закружились всё быстрее и быстрее, и я потерял сознание.
Очнулся лежащим в «своём доме» - будке, устроенной в кузове полуторки. Когда пришёл окончательно в себя, позвал ординарца. Голова раскалывалась, ноги дрожали. Умылся. Шофёр принёс полстакана водки и уговорил выпить. Стало легче. Он же рассказал, как я с криком «Ура» пытался вчера увлечь всех пирующих в атаку. Мои добрые «охранники» всё поняли и доставили меня «домой». Так для меня окончилась Великая Отечественная война. В те дни мне исполнился двадцать один год. Кстати, атаки мне снились ещё многие годы и после окончания войны!»