Свою службу на Тихоокеанском флоте я начал в 1938 году. Более двух лет, начиная с августа 1939 года отдал Чукотке, бухте Провидения, где работал в гарнизонной медчасти. Прошло более шестидесяти лет однако об этом периоде остались неизгладимые впечатления.

О Чукотке можно писать многое. Но в этом нет необходимости, так как есть достаточно литературных списаний. Скажу только о наиболее общих условиях, которые существенно осложняли нашу службу. Тогда окрестности бухты Провидения, кроме порта, были мало обжитыми местами. Мы жили в утеплённых палатках и были одеты в мех. Зимой, в сильные ветры, передвигались только держась за натянутые канаты. К утру нас так заносило снегом, что из палатки выйти было нельзя. Откапывались кверху. А выбравшись, радовались тому, что "выползли на белый свет". Зданий тогда у нас ещё не было, поэтому и наша медчасть с операционной также находилась в палатке. Там же проводились различные неотложные операции. Например, по поводу ущемлённой паховой грыжи, острой кишечной непроходимости и др. Во всех случаях после операций было только первичное заживление. Пришлось мне также оперировать на молодёжном теплоходе "КИМ", по поводу тяжёлой травмы с острой кровопотерей.

Проведение операций осложнялось зимой, когда наступала полярная ночь и нам приходилось делать их при очень слабом освещении. С наступлением же полярного дня всё изменялось: ярко светило солнце, но не грело. Хочется спать, но не спится, наш рабочий день невольно удлинялся.

Сама бухта Провидения глубокая и, будучи окружённая крутыми скалами, чаще спокойная. Вход в бухту лежит через сравнительно узкий проход, которые с двух сторон граничит с отвесными скалами. Если проехать на нартах к юго-восточному крутому берегу Чукотского полуострова и посмотреть в бинокль в сторону Берингова пролива, то можно увидеть остров Святого Лаврентия (США).

Очень впечатляющими были лежбища стад моржей на юго-восточных склонах побережья бухты. На них моржи теснились и в ряде случаев навяливались друг на друга. Людей они не боялись и по ним даже можно было ходить.

Коренные жители - эскимосы жили в ярангах (палатках), построенных из шкур я бивней моржей. В ярангах пол был устлан несколькими слоями шкур. Одежда эскимосов также была из шкур, которую они одевали на голое тело. Кожа у них была плотная и блестящая. Я, как врач, интересовался здоровьем эскимосов. К моему удивлению, оказалось что у них была сильно увеличенная печень. Потом я выяснил причину этого заболевания. Оно было связано с видом питания, главным в котором был копальхен. Это мясо моржа, которое на определённое время закапывалось в мёрзлую землю и когда оно протухало, то считалось готовым к употреблению. Разумеется, теперь жизнь у них другая.

С началом Великой Отечественной войны нам объяснили, что бухта Проведения остаётся важным стратегическим объектом на пути переправки грузов через Арктику в районы военных действий. Поэтому гарнизон будет продолжать функционировать. Однако желающим уехать на фронт - не запрещается.

В ноябре 1941 года мы - два офицера и два матроса - отправились на ''Большую землю" на плохоньком старом и пустом военном транспорте "Монгол", который перед этим доставил в бухту уголь. Ватерлиния судна находилась высоко над уровнем воды и поэтому в штормовую погоду его бросало как щепку.

Поскольку предстояло проходить через воды недружественной

Японии, нам предложили переодеться в гражданскую одежду. Мне, в частности, для этого кружок самодеятельности подарил шляпу.

В проливе Лаперузе японцы нас остановили и потребовали спустить трап, по которому поднялся японский офицер в очках. На палубу корабля он не стал ступать выразившись почти по-русски: "Хадость", и нас отпустили.

Владивосток встретил в тревожном состоянии: со дня на день ожидалось нападение Японии. Я был назначен начальником маневренной хирургической группы, базировавшейся в основном на Главный военно-морской госпиталь во Владивостоке, и при необходимости выезжал в разные места для оказания хирургической помощи.

С окончанием войны с Японией я был направлен в госпиталь, в Корею, в портовый город Гензан, берега в окрестностях которого очень красивые. Но нам было не до красоты, так как предстояло много работать, особенно по приёму корейского населения.

Корейцы, находясь длительное время под оккупацией японцев, жили в нищете. Работали в основном женщины, отправляясь рано утром с детьми в поле и возвращаясь домой поздно вечером.

Вот один из эпизодов моей встречи с такой семьёй поздно вечером: впереди идёт муж, за ним - жена, уставшая и босая, с грузом на голове и с подвязанным к спине спящим ребёнком. На моё предложение мужу переложить груз себе на голову, а жену взять под руку, ответил: "Нет, моя голова думать должна". Кстати, его "работа" заключалась в поджаривании на костре каштанов.

Надо отметить, что корейцы сравнительно быстро овладевали русским языком, правда, его коверкали, но понять было можно. Многие слова они повторяли дважды. Так, я спрашиваю корейца, понравилась ли ему русская кинокартина. Ответ: "О, да! Смотрел картину "Максим, ходи, ходи назад" (имеется в виду фильм "Возвращение Максима").

Но это было давно. С созданием КНДР, жизнь у них пошла другая. Так, в 1985 году, 40 лет спустя, ко мне в кабинет руководителя клиники нейрохирургии, о зашли корейские врачи, которые обучались в Москве и приехали в Ленинград для ознакомления с работой нашей клиники. Я их встретил разговором на корейском языке, спросил: "Капитана Корей по-русски чоком, чоком?" (в переводе это означает: по-русски говорите немного?). Они рассмеялись в продолжили разговор на хорошем русском языке и даже без акцента.

Полковник медицинской службы в отставке П.ПАНЧЕНКО.