Если держава не поглупела…

В круге ближнем

Судя по экрану, установление стабильный связей с Китаем, укрепление позиций в Средней Азии и расширяющийся диалог с исламским миром «декомпенсируются» заметным похолоданием по общей оси Восток-Запад, чреватым возвращением к глобальной конфронтации на условиях, менее обнадеживающих, чем 25-30 лет назад. Более того, наш энергетический патронат над ближним зарубежьем (Украиной, Прибалтикой, Польшей, Грузией) не только не обеспечивает пропорционального влияния на соседей, но вызывает с их стороны реакцию политического отторжения. Происходящие на этом фоне слом прежней военно-ограничительной конструкции, бульдозерный натиск НАТО оставляют впечатление рефлекторности предпринимаемых нами внешнеполитических действий по принципу: преуспеваем там, где разрешают - уступаем то, что необходимо в первую очередь.
Но, ведь, и житейская логика требует иметь друзей ближе, чем врагов, число которых тоже не стоит множить. Это не теоретический посыл, а явственная необходимость, задаваемая макроэкономической конъюнктурой. В противном случае мобилизующей нас перспективой многовершинного мира (если таковой состоится) воспользуются другие, более осмотрительные в стремлении освоиться на одной из его «вершин». Во всяком случае заинтересованность в политикоформирующем для наших соседей энергетическом донорстве должна перевешивать их прочие «клубные» соблазны. Если этого не происходит, то неужели виноват один «Газпром»? Совершенно же очевидно, что российско-грузинский кризис порожден не только изначально прозападной ориентацией главного батоно, но и подвешенностью проблем тамошних автономий. А, ведь, это мощный рычаг влияния на стратегический выбор Тбилиси. Политолог вправе спросить, разве вступление Грузии в НАТО, соблазняющее так же поступить Армению и Азербайджан, нам обойдется дешевле, чем компромисс по Абхазии и Южной Осетии?

Дипломатия - концентрированное выражение энергетики

Лишь благоприятное соседское окружение открывает поле для расширенного геополитического поиска. Вряд ли мы в состоянии одновременно решать «ближние» и «дальние» задачи, хотя различие между ними стирается глобальными тенденциями последних лет. Во-первых, это - усиление энергетической составляющей мирохозяйственных связей. Во-вторых и поэтому, - дестабилизация политических отношений, испытывающих на себе влияние обогащающихся форм экстремизма. Последний - не ограничивается формально осуждаемой террористической практикой. Он в значительной мере связан с наложением сырьевой карты мира на ареал распространения ислама. Из мировой религии он все более превращается в альтернативу западной глобализации. Рано или поздно нам предстоит сделать цивилизационный выбор. Тем временем налицо возобладание в мировом энергетическом потреблении наименее просчитанной газовой составляющей, что во многом связано с ожидаемым истощением нефтяных запасов в перспективе 50-70 лет, то есть, в пределах жизни родившихся накануне 2008 года, если доживем. Пятерка главных газовых держав - по округленным триллионам кубических футов - выглядит так: 1. Россия - 1700. 2. Иран - 970. 3. Катар - 910. 4. Саудовская Аравия - 238. 5. ОАЭ- 214. Рост потребностей в углеродном сырье в 2006 году впервые в истории превысил 10 процентов в год. Иными словами, альтернативы ему пока не нашли.
Так или иначе, 60-70 процентов мировых запасов энергоносителей приходятся на исламский мир и Россию. Очевидно повышение роли российско-иранской энергетической координации, создающей самостоятельный, хотя и рискованный вектор геополитического развития. С учетом прочих социально-экономических слагаемых обрисовался перечень стран, претендующих стать «вершинами» во второй половине XXI- начале ХХII вв., так называемый, БРИК - Бразилия, Россия, Индия, Китай. Впрочем, каждая из перечисленных стран имеет свои ограничения. Россия - из-за дефицита населения, остальные - наоборот. В этом контексте заметим равнозначность двух полярных тенденций: к упрочению взаимозависимости (кооперация-интеграция) и ужесточению конкуренции вплоть до практики экономического неоколониализма, сопряженной с военной конфронтацией.
Геополитическая суть происходящего в основном энергетическом макрорегионе планеты - Среднем и Ближнем Востоке - со стороны Запада сводится: во-первых, к силовому контролю за производством главного сырья и его начальным транзитом; во-вторых, к созданию на этой основе тандемной, во многом эксклюзивной взаимозависимости Запада и исламского мира, в том числе, через встречный экспорт сюда западных культурно-правовых и идейно-политических стандартов; в-третьих, к установлению здесь форпостов силового сдерживания. С кем нам строить предпочтительное партнерство и что для этого мы делаем сегодня?
Российско-китайская ШОС остается нашим главным внешнеполитическим приобретением до тех пор, пока Пекин довольствуется местом азиатской, но не тихоокеанской супердержавы. Но в 2008-10 гг. в Китае ожидается смена приоритетов: от первоочередной потребности в инвестициях (сегодня $120-150 млрд. в год) - к такой же - энергетической. Китайцы говорят почти вслух: сегодня Москва нужна Пекину в той степени, в какой не мешает строить энергетический мост в Среднюю Азию, более близкую ему во всех отношениях. Отсюда - трудно просчитываемые последствия по всей геополитической шкале Восток-Запад.

С Новым 2008-м!
Определяющим?

Весьма вероятно, что наступающий 2008 год во многом окажется знаковым. Все более предсказуемы вывод американских войск из Ирака, частично Афганистана при одновременной «рукотворной» дестабилизации Ирана, Закавказья, возможно, и Средней Азии. «Замена» Ирака Ираном в сырьевом смысле сомнительна. Но в условиях ожидаемого распространения политического терроризма, выросшего из иракской колыбели, суннитскому миру (саудиты, Кувейт, ОАЭ, Катар) на Западе ищут нового врага. Это - «неисправимый и долгосрочный» иранский шиизм. С другой стороны, экстремизм, каким бы он ни был по происхождению, так просто не уничтожишь. Его проще «направить» в нужную сторону. Например, в Среднюю Азию, китайский Туркестан, на Кавказ. Отсюда - поближе к нам.
Бен-ладенский шахид, как и бывший саддамовский лейтенант, сблизившиеся в иракском противостоянии «крестоносцам», для нас несут меньшее зло, чем террористы-«освободители». Первый - потому, что он - слишком явный и худо-бедно находится в «международном розыске». Второму - еще долго воевать с сепаратистами-курдами и локальными «проамериканцами» - шиитами. Сложнее с Афганистаном, где экстремисты не вернутся к власти, пока там находится западный контингент. Но победившие талибы, вовлекая в свои ряды афганских же таджиков с узбеками, по «пассионарной» инерции перейдут Аму-Дарью с Пянджем, приступят к «освобождению общей родины», к тому же, более «сытой, хотя и погрязшей в соблазнах вероотступничества».
Оттуда недалеко социально перегретая 11-миллионная Ферганская долина (Узбекистан, Киргизия). Из нее мы ежегодно принимаем десятки тысяч гастарбайтеров, вместо миллионов, которых заждался наш Дальний Восток. В результате, с одной стороны, объективируется цепная реакция: талибы - нищенствующая часть среднеазиатов - далее через Каспий к кавказским носителям подсолнечного темперамента. С другой стороны, по демографической предопределенности (свято место пусто не бывает) китаизируется отечественное Зауралье с его оставшимися 25 миллионами из 142 общероссийских (за год минус 1). Место умирающего или съезжающего русского здесь занимают условные 1,4 (не смешно!) китайца, которым в индустриализирующемся Казахстане, а также исламизирующемся собственном Туркестане-Синьцзяне, как выяснилось, делать нечего.
В этом смысле собственно российско-западный диалог, в том числе по Евросоюзу и НАТО, Украине, военным договорам и правам человека, - производен от витального для нас вопроса: отстоим ли мы стратегические позиции на энергетическом фронте, предпримем ли контрнаступление на миграционно-демографическом? Считает ли отечественная дипломатия, что её усилия в этом смысле достаточны?

Борис ПОДОПРИГОРА,
член Экспертно-аналитического совета
при Комитете по делам СНГ
и соотечественников
Госдумы РФ.