Без вины виноватые или на другой день после войны

Когда лагерники узнали о том, что война закончилась, весь лагерь ликовал и шумел несколько дней. Победа означала возвращение на Родину. Для нас это был Пушкин, где прошли лучшие годы моего детства.
Даже отдаленно не представляли себе, сколько тысяч узников концлагерей, остарбайтеров и перемещенных лиц оказалось в Германии и Австрии во время войны. Мы наивно полагали, что нас просто посадят в поезд и отвезут в бывшие места нашего жительства. Слышала, что в настоящее время только в Санкт-Петербурге проживают 20 тысяч бывших малолетних узников и 6 тысяч взрослых. И кто знает, сколько скитальцев разбросано по всей России и бывшему Союзу.
Наше возвращение на родину длилось почти полгода. С мая по сентябрь нас перевозили по Австрии с одного населенного пункта в другой. Неудобства дорожной жизни скрашивала надежда на возвращение в родные места. Мы узнали, что нам предстоит пройти НКВДшную комиссию, но никто не мог предполагать, что нас ожидает возмездие за несовершенное преступление. Тогда еще никто не знал о том, что всех бывших военнопленных отправят в ссылку на 25 лет! О количестве соотечественников, угнанных в Германию и Австрию, не знали не только мы, но и наше правительство. Такого массового потока беженцев, возвращавшихся на родину, по-видимому, никто не ожидал, а потому никакого решения по поводу нашего возвращения еще не было принято. Созданные эвакопункты с большим трудом справлялись с возложенными на них обязанностями. А главное, что еще было неизвестно, куда нас везти и в каком порядке. Вот тогда-то и были созданы комиссии НКВД, которые должны были решить этот вопрос. Никак не могли решить, отправлять ли нас по старому месту жительства, где мы попали в оккупацию, или по месту рождения? Совсем уж нелепое решение! Еще сложнее было решить вопрос с русскими немцами, к которым относилась и наша семья. Остарбайтеры и узники концлагерей сразу получили направление в родные места. В наших лагерях были не только русские немцы, но и полуэстонцы, полулатыши и полулитовцы. Как ни странно, но этим трем категориям разрешили вернуться домой. А мы, разделив участь русских немцев, были направлены на спецпоселение в Алтайский край…
Из-за отсутствия четких указаний возникало немало абсурдных ситуаций, когда члены одной семьи оказывались разной национальности. Так, русской бабушке разрешали ехать домой. Ее дочка, по отцу немка, должна была ехать в ссылку. А ее два сына, русские по отцу, могли ехать домой. Естественно, что бабушка решила разделить участь дочери и внуков. У нас была та же история, я могла ехать домой, тогда как мама и бабушка были сосланы… Конечно же, я от такой привилегии отказалась, и тут же мое направление переделали на Алтайский край. А потом, как и всех остальных, меня взяли на спецучет…
Не буду утомлять читателей долгим рассказом о нашей ссылке. Расскажу лишь о самом ее начале.
Качнувшись в последний раз, поезд остановился. Паровоз отцепили, и наши 4 вагона остались стоять в степи, обдуваемые холодными ветрами. В это время года, а это было первого ноября, в этих местах уже почти зима.
На путях мы простояли целую неделю. Никто не приходил и не интересовался нами. Можно было подумать, что о нашем приезде не знали. 7 ноября, ради праздника, нам принесли отварной картошки в мундире - ведро на троих, и по кусочку хлеба. За «угощение» мы должны были заплатить. Это нас, так сказать, встретили хлебом-солью. Сколько мы будем тут еще сидеть, никто не знал.
Две самые решительные женщины из нашего лагеря пошли к руководству содокомбината, которое тут выполняло и роль работодателя, и администрации поселения. Они узнали, что директор комбината сделал запрос на 600 человек, а прибыла тысяча. И нас просто-напросто не хотели принимать. Но начальство пообещало запросить Москву. А пока что нас довезли до станции и велели выгружаться. Как выяснилось, нам «предоставили» угольный сарай. Правда, угля там уже не было, но угольной пыли хватало. В сарае мы просидели еще целую неделю, после чего нас наконец-то поселили в землянку, в которой совсем недавно жили заключенные. Кроме сплошных двойных нар по обе стороны помещения, не было ничего, ни стола, ни табурета. Только посередине стояла маленькая двухкомфорочная плита и печка, сделанная из бочки из-под солярки. Нас оказалось в землянке 102 человека! Разместились только на нижних нарах. Тех, кто здесь жил до нас, было в два раза больше! Воспоминания об этом периоде времени кажутся мне теперь страшным сном.
Вышедшие из заключения не имели права покидать это место и жили здесь на поселении. Все, что у них было, они продали и проели или же сносили и теперь ходили в одинаковых фуфайках, ватных штанах и шапках с ушами, отчего казались совершенно одинаковыми. Усугублялось это и схожестью выражения их лиц. Оно было злым и ожесточенным. Когда я впервые встретилась с ними в очереди за хлебом, то была страшно напугана их видом и поведением. Невзирая на очередь, они лезли к окошку ларька, нецензурно ругаясь. Когда-то я видела кинофильм «Побег с каторги». Он произвел на меня тяжелое впечатление. Раньше казалось, что каторга где-то там, далеко, теперь она была здесь, совсем рядом…
В Михайловке было несколько соляных и несколько содовых озер. Соду добывали только зимой, когда она с холодом поднималась к поверхности и замерзала вместе с водой. Чтобы ее добыть, надо было колоть лед ломом. Сюда и направили нас работать, но у мамы был ревматизм, а я после гипса все еще не могла долго находиться на ногах. Эта работа была нам не по силам. На эту каторжную работу поставили наших женщин, в основном, интеллигентных, которым и лопату держать вряд ли приходилось. Первое время они работали в своих городских пальтишках, позже им выдали спецодежду, фуфайки, ватные штаны и чуни - стеганые бурки, на которые надевалось что-то подобное галошам из коровьей кожи. Работали по 10 часов. Морозы там стоят лютые, да еще и с ветрами. Когда женщины заходили погреться в каптерку, крошки содового льда таяли, пропитывая одежду, которая потом превращалась в панцирь. А греться приходилось часто, так как фуфайки не спасали от пронизывающего ветра.
Когда нас угоняли из Пушкина, мама рассудила, что я расту и не стоит брать все мои платья, и предпочла им несколько отрезов. Все это какое-то время кормило нас.
Через восемь месяцев часть репатриантов, в том числе и наша семья, были перевезены в Барнаул, где я, наконец, нашла работу. Но, увы, жили мы практически в нищете, а продавать было уже нечего…
Всего в ссылке мы пробыли долгих 11 лет. В Ленинградскую область вернулись только в 1956 году. Сделать это мы смогли только благодаря тому, что получили гонорар за отцовский сборник. На этом наши трудности не закончились. Но это уже другой рассказ…