На одной научной конференции в Санкт-Петербурге, посвященной началу Великой Отечественной войне, почитатель творчества Резуна-Суворова для доказательства агрессивности политики Сталина накануне войны привел пример: оказывается, мол, в Кронштадте за три дня до 22 июня начали устанавливать зенитные орудия. На самом деле этот факт говорит о том, что советское руководство ожидало нападения в ближайшие дни и принимало соответствующие меры по отражению воздушной атаки. Мог ли кто-нибудь в СССР в те годы самовольно принять решение о развертывании противовоздушной обороны по планам военного времени? Это могло происходить только во исполнение директивы Генерального штаба.
Среди событий отечественной истории немало таких, которые подвергаются особенно усердной фальсификации. Или в угоду правящим в данное время режимам, или очередным партийным лидерам, или - мнению пресловутого «мирового сообщества». В ряду таких событий - и начало войны, столь неудачное и трагическое для Советского Союза.
Долгое время анализ причин серьезных поражений Красной Армии в летние месяцы 1941 года зависел от политической конъюнктуры в обществе. И хотя сегодня в научный оборот введено большое количество документов как предвоенного периода, так и военных лет, которые прежде скрывались за грифом «совершенно секретно», а ученые освобождены от партийно-идеологической цензуры, тем не менее и теперь многие историки предпочитают рассуждать о «проблеме 22 июня» с позиций старых или новых идеологических штампов.
Самое распространённое объяснение летнего поражения советских войск - это внезапное нападение немцев. Но что означает «внезапное»? И для кого «внезапное»: для солдата или маршала, командира взвода или начальника Генерального штаба?
По боевой организации Балтийского флота я был начальником штаба сил высадки морского десанта. Разрабатывая планы высадки морских десантов на территорию противника с началом боевых действий, я никогда не рассчитывал на то, что противник спит или что мне противостоит дурак.
Поэтому я, как правило, планировал, как минимум, два десанта и один демонстративный (без высадки на берег), чтобы замаскировать направление главного удара, то есть достигнуть внезапности. Успешность действий морской пехоты на берегу обеспечивал более быстрым наращиванием сил десанта в районе высадки, чем подход подкреплений к силам противодесантной обороны, и комплексным огневым поражением этих сил, а не надеждой на доблесть и героизм. Силу сила ломит.
Поэтому надо разобраться, для кого начало войны 22 июня 1941 года было внезапным.
В любой военной операции противостоящие силы стремятся достичь внезапности удара - это проявление военного, полководческого искусства. Но внезапность может быть по времени, месту, или одновременно по тому и другому. Внезапность может быть достигнута на стратегическом, оперативном или тактическом уровне. Была ли 22 июня внезапность стратегической? Пожалуй, ни один нормальный человек не будет этого утверждать. Все предвоенное десятилетие и страна, и народ жили в ожидании большой войны. И делалось все для подготовки к отражению вторжения: прежде всего перестраивалась экономика, готовились кадры через ОСОВИАХИМ и так далее.
Прямая подготовка СССР к войне с фашизмом началась после Мюнхенского сговора.
Я считаю, что в комплексе мер, например, гениальным дипломатическим шагом было заключение известного Пакта Риббентропа - Молотова. Предложили заключить его немцы, а накануне 19 августа 1939г. предоставили СССР кредит в 200 миллионов марок на очень выгодных для нас условиях.
Надо учесть, что, во-первых, аналогичные пакты о ненападении с Германией уже подписали Англия и Франция, а во-вторых, на дальневосточных рубежах страны шли ожесточенные бои на Халхин-Голе, и было неизвестно, чем они еще закончатся. Не воспользоваться предложением немцев, которые, кроме того, обязались воздействовать на своих союзников-японцев, было бы, мягко говоря, недальновидно.
Сталин, по опыту Первой мировой войны, надеялся, что Гитлер увязнет в войне с Францией и Великобританией года на два, и не ожидал их молниеносного разгрома в 1940 году. После их разгрома Сталин понял, что Советскому Союзу придётся воевать со всей Европой, и все силы страны были брошены на подготовку к войне.
После Мюнхенского соглашения о расчленении Чехословакии, заключенного между Германией, Англией и Францией 29 сентября 1938 года, для советского руководства стало совершенно понятным, что нацистскую Германию усиленно толкают на Восток. «Дранг нах остен», этот лозунг германской экспансии со времен тевтонских рыцарей, обретал практическое воплощение. Становилось так же ясно, что Англия и Франция, решив столкнуть в схватке двух «тигров», сами собираются остаться в стороне от поединка и наблюдать за ним «с горы». В этих условиях Сталин пошел на, как бы сегодня сказали, непопулярный шаг: Советский Союз 23 августа 1939 года заключил с Германией Пакт о ненападении, известный на Западе как «пакт Риббентропа-Молотова». Эта была величайшая дипломатическая победа И.В.Сталина: он подыграл немцам в их жажде реванша за позорную капитуляцию в 1918 году и позволил Гитлеру «разобраться» с обидчиками Германии на Западе.
Когда при Горбачеве начался настоящий шабаш вокруг «пакта Риббентропа-Молотова», я долго не мог найти ответ на вопрос, почему за этот договор Сталина так ненавидят не столько даже империалисты, которых он заставил воевать друг с другом, сколько свои доморощенные «враги народа», называющие себя демократами? Ведь если бы война с СССР началась не в 41-м, а в 39 м, то неизвестно, чем бы она закончилась. Потому что в 1939 году Советский Союз в материальном и техническом плане к ней ещё не был готов. Вот тут действительно пришлось бы заваливать врагов трупами. В моей алтайской родне два моих дяди по отцу погибли на Курской дуге, два других - в Берлине, дядя по матери - в Сталинграде. Если бы война началась на два года раньше, вряд ли кто из моего рода остался в живых. Да и остался ли бы вообще русский народ, не понес ли он потери, несовместимые с существованием нации как единого целого? И только позднее до меня дошло, что, отодвинув войну почти на два года, Сталин сохранил русский народ, самый свободолюбивый и непокорный в мире. Вот за это ненавидят Сталина либералы, все эти «дети Арбата», для которых русский народ даже сегодня, просто одним своим присутствием на Земле создает преграду в их движении к мировому господству.                        
Внезапность бывает трех уровней: стратегическая, оперативная и тактическая. О стратегической внезапности вряд ли уместно говорить: вся страна и каждый её гражданин жили в ожидании большой войны и готовились к ней. Это только в воспаленном антикоммунизмом мозгу могло родиться утверждение, что Сталин не верил, будто Гитлер нападет на СССР, и поэтому для всей страны 22 июня стало как гром среди ясного неба. Да, Сталин, как, впрочем, и Рузвельт, и Черчилль, надеялся, что Германия увязнет года на два в войне с Англией и Францией. Никто из политиков и военных Запада, в том числе и сами немцы, не ожидали, что Франция будет разгромлена за 40 дней, что Англия в панике, бросив все оружие, едва успеет убраться за Ла-Манш. После капитуляции Франции 22 июня 1940 года (акт о капитуляции был подписан в том же самом вагон-салоне, специально вытащенном из музея, в котором 11 ноября 1918 года Германия заключила перемирие с Антантой: это был, как бы сейчас сказали, «сильный жест» Гитлера) для Сталина стало ясно, что Советскому Союзу воевать придется в одиночку с невероятно усилившейся Германией, вооруженные силы которой опиралась сейчас на промышленный потенциал всей Западной Европы. Уже осенью 1940 года началась скрытная мобилизация запасников. В Красную Армию было призвано из резерва более 800 тысяч человек, из них во внутренних округах были сформированы те самые дивизии, которые 6 декабря 1941 года погнали немцев от Москвы.
Многие до сих по утверждают, что причина первых поражений в том, что Сталин не позволял до последнего момента привести войска в состояние боевой готовности. Но так легко судят те, кто лично никогда не принимал ответственных решений на уровне жизни и смерти. О директиве № 21 Сталин узнал, можно сказать, на другой день. Ему и военным руководителям страны важно было знать не столько дату нападения, сколько направление главного удара. А вот тут ни Генштаб, ни разведка, к сожалению, определиться не смогли. Ведь директива № 21 - это несколько машинописных листов. А план «Барбаросса» - это несколько чемоданов планов, таблиц, графиков и т.д. - советские полководцы увидели только в 1946 году. Кстати, планом этим была предусмотрена в процессе наступления смена направления главного удара, то есть был учтен опыт Брусиловского прорыва 1916 года.
17 июня Гитлер подписал приказ, которым окончательно установил срок - 3.15 утра 22 июня. 18 июня Генеральный штаб РККА издал директиву о приведении в состояние повышенной боевой готовности флотов и приграничных, особых округов. И там, где эту директиву приняли к исполнению, врага встретили в полную силу, например, на Черноморском флоте и в Одесском округе. Но объявить о приведении в боевую готовность всей армии - это означало дать повод обвинить себя в агрессивных намерениях. Сталин прекрасно знал, что объявленная Николаем II мобилизация позволила Германии представить Россию агрессором в Первую мировую войну. Хотел ли этого Сталин? Нет. Он знал, что такое решение позволит объединиться всем антисоветским и антирусским силам в Европе.
Часто задают вопрос: а была ли такая директива?
О ее существовании известно косвенно, по рассекреченным сегодня приказам командующих округами во исполнение её. Ведь и адмирал Кузнецов перевел флот на повышенную готовность не на свой страх и риск, как это подчеркивают его биографы, а выполняя полученный приказ. Собственно, и оперативной внезапности для нас не было. Вспомните, что писал Жуков в телеграмме в ночь на 22 июня? Не поддаваться на провокации и открывать огонь только при пересечении немцами границы. Он был в полной уверенности, что директива Генштаба от 18 июня - выполнена.
Однако директива эта не была выполнена в Западном особом военном округе, которым командовал генерал армии Павлов, за что он и был расстрелян. Директива не была выполнена в тыловых органах, и этим тылы больны до сих пор, чему сегодня Чечня - яркий пример. «Можно было бы хорошо служить на флоте, если бы корабли не мешали», -услышал я в свое время в тылу Рижской военно-морской базы. И это - стержень психологии многих обеспечивающих служб в разных вариациях, типа: «Хорошо служить в военном училище, если бы курсантов не было», и т.п. Там, где войска 19 июня начали движение в районы рассредоточения, солдаты имели с собой только 15(!) винтовочных патронов в подсумке. Склады указаний не получили и отдыхали. Еще больше, чем внезапность, вредит управлению войсками изменение системы управления. С началом войны началась чехарда изменений высшего руководства страны и армии. А ведь веками подтверждена истинность французской поговорки: «Изменение порядка ведет к беспорядку».
Сейчас эту директиву в архивах не отыскать: постарались уничтожить еще при Хрущеве. Просто ее отсутствие устраивало всех: и политиков, и генералов.
Но почему же все-таки ее не выполнили во многих частях и соединениях?
Во-первых, в Красной Армии, в отличие от Военно-Морского Флота, не была отработана система оперативных готовностей и доведение сигналов боевого управления до войск. Нарком ВМФ Николай Герасимович Кузнецов команду на перевод флотов в высшую степень боевой готовности дал одной фразой: «Перевести флот в боевую готовность № 1».
Ответственный за систему управления Вооружёнными Силами СССР начальник Генерального штаба генерал армии Жуков Г.К. писал в это время шифртелеграмму на трёх страницах.  Естественно, срок её прохождения до войск не отвечал динамике современной войны.
То есть самым слабым звеном в РККА, как выяснилось, была система управления войсками. Разрешительная. Она, кстати, мешала потом и Советской армии, и сейчас Российской. А суть ее в том, что прежде чем начать выполнение действий по утвержденному плану, командир запрашивал разрешение на это у вышестоящего начальника. Так что не все командиры, даже получив приказ, выполнили его, а стали запрашивать дополнительное подтверждение.
Многочисленные же диверсионные группы, заброшенные немцами на советскую территорию накануне вторжения, получили основное и главное задание - резать провода. Немцы знали, что радиосвязь в Красной Армии слабо развита - телеграф да телефон. Поэтому в первые же часы вторжения советские войска остались без связи, без управления, особенно в Западном округе - на направлении главного удара немцев. Например, в Прибалтике до 22 июня заминировали мосты через водные преграды, но большинство их с подходом немцев не были взорваны, ибо исполнители не могли дозвониться до командования, чтобы получить «добро» на исполнение уже отданного приказа.
И еще пример из воспоминаний рядовых солдат, а не генералов. Подходившие к границе войска 20 и 21 июня сразу вместо послепоходной субботней бани начали рыть противотанковые рвы и окопы, ибо войну ждали со дня на день.
Поэтому 22 июня 1941 года была внезапность тактическая, а еще больше - психологическая.
Сначала о тактической. Тот, кто выбирает время и место удара, всегда выигрывает бой или сражение. Немцы выбирали время и место своих ударов и они - побеждали. Это - закон военного искусства. Даже в Курской битве, когда советское командование знало время начала наступления немцев и провело контрартподготовку, то есть не было даже тактической внезапности, немцы смогли продвинуться в глубину советских войск до 21 километра, ибо сила силу ломит.
Главная же внезапность была психологическая. Не хотелось верить в неизбежность войны. (Может быть, как-то обойдется?). Боялись не только войны, ибо были к ней не готовы -боялись даже думать о войне. Анализ же войн показывает, что некоторые недостатки повторяются в каждой войне. Так, светлейший князь вице-адмирал А.А.Ливен, начальник Морского Генерального штаба, а до того - председатель комиссии по описанию морской части русско-японской войны 1904-1905 годов, в своей книге «Дух и дисциплина нашего флота» (СПб, 1914г.) так объясняет «внезапность» нападения Японии на Россию:
«Не нарочно же проигрываются сражения … Поэтому я и считаю себе вправе сказать, что плохое состояние и никудышное поведение нашего флота произошло от незнакомства с потребностями войны всего нашего личного состава. Но как же это могло случиться? К чему мы готовились? К чему мы стремились? К чему угодно - только не к бою. Накануне объявления войны в Порт-Артуре запрещалось говорить о предстоящем разрыве с Японией. Считали, что такие разговоры произведут панику в личном составе. (Заявление ТАСС 14 июня 1941 года - почти аналогия! Хотя известно, что паника есть производная от незнания, от неожиданности). Мысль о войне всегда отодвигалась на задний план, как неприятная, и все стремления были направлены к ее избежанию…»
Войска инспектировались в 1940-1941 году по огневой подготовке, то есть по умению стрелять, а не воевать. Главному - уметь управлять боем - придавалось второстепенное значение, а потому насыщенность войск средствами связи была слабая. Потребовался 1941 год, чтобы понять, что «связью войну не выиграешь, но без связи ее проиграешь». Эта беда, кстати, у нас хроническая, и в Чечне она очень себя проявила. Когда я предложил увеличить взвод морской пехоты до 40 человек за счет новых 8 специальностей, командующий морской пехотой СССР возмутился: «Как командир взвода будет проводить занятия с личным составом по такому множеству специальностей?» Мирное время заставило опытного генерала забыть главное: «Командир взвода должен учить солдат воевать, а учиться стрелять солдаты должны в учебном подразделении».
В мирное время можно было командиру взвода управлять своими танками, высунувшись из люка, с помощью двух флажков, как сигнальщик на корабле. Но на войне вражеский снайпер сразу же лишал взвод командира.
А немецкие танковые атаки управлялись по радио. У нас же рации были установлены только на тяжелых танках КВ («Клим Ворошилов»). Командир немецкого танкового батальона всегда имел при себе авианаводчика и артиллерийский корректировочный расчет. Спустя 50 лет мне с большим трудом удалось организовать передачу управления авиацией с командного пункта сил высадки на командный пункт командира десанта. Хлопотно, боязно, сложно! Зачем создавать себе новые проблемы? Вот и получается одно и то же: стрелять умеем, а воевать - нет. Так появляется «внезапность» и страх перед войной. Ибо «знание военного дела питает смелость в бою…» - писал еще 2000 лет назад Флавий Вегеций Ренат.
Ну и, конечно, говоря о начале войны, нужно учитывать и трусость одних, измену других, разгильдяйство и недисциплинированность третьих, безграмотность четвертых, лень пятых и т.д. Все это было, но было и величайшее самопожертвование, были герои, были подвиги, перед которыми меркнут деяния древних героев. Но сила вначале была на стороне объединённой Европы, войска которой мы называли «немецко-фашистскими».
К сожалению, ныне появилось целое поколение так называемых «историков», которые лично никогда никем и ничем не управляли, не нюхали пороха, а начинают поучать, как надо было действовать полководцам и солдатам в то страшное время. Одним словом, «и каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны…».