Александр Соколовский
Тост
Друзья, позвольте тост один!
Вздымая кружку-чашу,
пью за дивчину из дивчин,
пью за «Катюшу» нашу.
О, я не знаю горячей
сверкания ее очей!
Такой огонь, такой задор
не видела земля еще.
Так выпьем за «Катюшин» взор,
врага испепеляющий.
Люблю смотреть, когда она,
откинув покрывало,
раскалена, разъярена,
ревет снарядным шквалом.
Так пожелаем ей, друзья,
работать с полной силой,
чтобы скорей страна моя
врага распотрошила,
чтобы скорей ушла беда,
развеяв грохот пушек…
И чтобы долгие года
не слышать бы «Катюши»!
Февраль,1943 г.,
Донской фронт.

 

Разговор по душам
Говорят,
глаза - перископ души.
Подойду,
в глаза твои посмотрю.
- Что случилось? - ответь!
Почему? - скажи! -
Уподобился мокрому
сентябрю?
- Ах, какой мировой
разброд-разлад!
Меч над нами висит
обнаженно-острый.
А внутри,
в быту,
вырастают подряд
в модных мантиях
старые-старые монстры.
- Друг, ты помнишь
ноябрьскую громкую ночь
в жарком сорок втором
на Дону, по-над Клетской?
Головы не поднять,
вскинуть руки невмочь -
жег травинки и жизни
могильщик немецкий.
Наш окопчик у шляха -
в полроста всего.
Подошел, громыхая,
«КВ» бронелобый.
И, казалось,
обрушились вмиг на него
весь всемирный тротил,
вся вселенская злоба.
Над окопчиком нашим -
такой огнемет,
свистопляска такая -
дышать уже нечем.
И, казалось, вот-вот
громыхнет и убьет -
в лучшем случае,
в худшем - вконец изувечит.
И пронзила гадливая мысль:
«А зачем
ждать?
Пока не искромсан,
пока не рехнулся,
лучше… сам… без мучений…
мгновенно… совсем…
Ну, минутку еще…»
Тут «КВ» развернулся
и, стреляя в пространство,
рванулся вперед.
Сотрясалось орудие,
лязгали траки.
Мы бежали за танком,
бывалый народ,
и могильщика смяли
в победной атаке…

 

Ода огню
Для нас огонь,
что идолы для древних.
Во все края ты обрати лицо -
Намека нет
не то что на деревню,
А даже на простое деревцо.
Для нас огонь
в степи заиндевелой -
Товарищ верный
и желанный гость,
Когда, насквозь
пронизывая тело,
Свирепствует
октябрьский норд-ост,
Когда степной, осенний,
бесконечный,
Промозглый дождь сечет -
и края нет.
Переодеться не во что,
конечно,
А ты в коросту жесткую одет.
И вот тогда зажжем огонь
хороший
И сядем кругом,
сдвинувшись к нему.
Отогреваясь,
хлопаем в ладоши,
Как древние
святому своему.
Октябрь, 1942 г., Сталинградский фронт.
Грачёва балка.

 

 

Одиссей
Я проложил неведомые
тропы:
Я видел Волгу, Лену,
Енисей…
Скорей бегите, гости
Пенелопы -
Опять в свой дом
вернулся Одиссей.
Мы на былых с тобою
не похожи.
Я многого сквозь годы
не донес.
Я позабыл тончайший
запах кожи,
Упругость губ и блеск
твоих волос.
Да, солнце жгло,
Палили вьюга, стужа…
Но, я пришел -
Любовников рассей!
Прими меня, как
друга и как мужа.
Избавь хоть здесь
от новых Одиссей.
* * *
Вы, когда-нибудь
едва ли,
От кого-нибудь таили,
Что меня Вы уважали,
А стихи мои любили.
Им желал немало зла я,
Перечитывал их с болью,
В глубине души желая
Поменяться с ними ролью.
К счастью были Вы
не правы,
А иначе - почему же
От меня ушли вчера Вы?
Ведь стихи
не стали хуже.
* * *
Дикая, великая, немая,
В колокольнях, ризах
и церквях
Вся страна с нашествия
Мамая
В этих узких
кроется глазах.
* * *
Отпылали поленья
в камине,
Яркий отблеск не
пляшет в окне.
Я ж сказал тебе сразу,
что ныне
Ты опять возвратишься
ко мне.
Значит снова - тревоги,
заботы.
Нет. Остался б я лучше
один.
Разве холодно здесь -
отчего ты
В остывающий дуешь
камин?
Разве станем мы
лучше и ближе,
Ты ведь тоже
не любишь меня…
Так не дуй же на
пепел, пойми же -
В пепле нет ни
крупинки огня.
* * *
За дни, что были мной
украдены,
За злость в моем
карандаше,
За все царапины и
ссадины,
Что я нанес твоей душе,
За ночь последнюю
колючую,
За первый вечер - голубой,
В лицо швырнула
фразу жгучую
И дверь закрыла
за собой.
А мне осталась
память дальняя,
Холодный ветер,
мокрый снег,
Да фотография овальная
С пометкой:
«Милому - навек».
* * *
Я счастья с Вами не
искал,
Не говорил Вам нежных
слов.
И мне казалось, что
бокал
Водой наполнен до краев.
Не клялся, вычитав из
книг,
Вас помнить всюду
и везде
И, к сожаленью, не
привык
Жалеть о пролитой воде.
Но Вы ушли вчера горды.
И понял я в тоске одно:
Любовь была! Не от воды
Осадок горький лег на дно.

 

Геннадий Сивак
Юлии Друниной
Юли последняя осень…
Законы передовой…
Листьев желтых россыпь
Летала над головой.
Юли последняя осень…
Тревожный морской прибой,
Россию под корень косят,
На каждом шагу изгой…
Юли последняя осень…
Стон уязвимой души…
Сестричку помочь попросят
В послевоенной тиши.
Юли последняя осень…
Все снова вокруг вверх дном…
Кто-то кого-то возносит,
В осаде стоит Белый дом…
Курантов Кремлевских бой…
Да жизни суровая проседь…
Назначена видно судьбой
Юли последняя осень…

 

Размышленья
Детские рисунки о войне…
Взрослые расклеили в подвале,
На большой небеленой стене,
Чтобы помнили, не забывали…
Разлучила страшная война
Север с югом
разделив на части,
Знаем, мира высока цена,
Но сейчас здесь слезы
и несчастье.
Разбивая свои ноги в кровь,
Убегают заспанные дети,
Где скажите к ближнему
любовь,
Если слышны взрывы
на рассвете…
Битые игрушки у дверей,
Рядом кукла в платье
подвенечном,
Вот и с грустью смотрим
на детей,
Размышляя о святом
и вечном…
* * *
Рядом Мекка и близко Медина,
В небесах праотец Авраам,
Среди гор затерялась Джанина,
А в столице разрушенный
Храм.
Плащаница и черная плаха,
Здесь конца и начала
наш след…
Да вокруг все во имя Аллаха,
Что предвидел пророк
Мухамед?
В жизни этой крутой
и печальной
Ветер стелит нам
шлейф кровяной,
Все под Богом.
Прикрыто все тайной,
Синим небом и белой Луной…

 

Комната смеха
Все прошло?
Нет былой красоты,
Есть морщинки. Они не помеха,
Мир улыбок,
мир комнаты смеха,
Мир ошибок, людской суеты.
Пик надежды, утес и скала,
Свадьбы, смерти, цветы
на перроне.
Тот в фаворе, а этот в поклоне,
И кривые вокруг зеркала.
Мы с тобой мимо
странных зеркал
Столько лет проходили
кривыми.
Дай то Бог, чтоб тот блеск
отсверкал,
Чтоб вернулись к нам образ
и имя.

 

Игорь Смирнов
* * *
Учусь писать короткие стихи.
Зажечь свечу.
К раздумьям прислониться.
Смотреть, как пляшут
отсветы на лицах
людей, которых видеть я хочу.
Их больше нет.
Одно воображенье.
И - тишина.
И - прошлого движенье
внутри меня,
как плата за грехи…
Учусь писать короткие стихи,
одолевать земное притяженье.
* * *
Немало тех, кто в нищете
почил по воле странных мнений
и унесен был на щите
туда, где вдруг родился гений.
И сколько ушлых нажилось
на именах, бессмертных ныне…
Увы, скрипит земная ось,
и почва не горит под ними.
Но все ж у творческих ворот,
как факел, вспыхивают страсти,
и возмущается народ
наперекор восторгам власти.
* * *
Святых святыми люди делают
за то, что жили для людей.
Не облачат в одежды белые,
коли шатался как халдей.
В миру такому нет прощения,
об этом ведомо давно.
Жаль, что святым
о превращении
узнать при жизни не дано.
Из них иные жили в бедности
и путь окончили в кустах.
Их имена высокой светлости
теперь у многих на устах,
Они надежды украшение.
Не многих ждет такой финал!
И все ж!
Последнее решение
не референдум принимал.
* * *
А будущее время - вот беда!
Хоть я к нему, признаюсь,
безразличен.
Возьмем, построим, выдадим -
привычен
глагольный строй.
Но кто же? И - когда?
Проходит жизнь,
и близится прощанье
с чредою замечательных затей.
Зато, потом, что будет у детей!
Сдается мне -
опять же обещанья.
Прошедшее мне больше
по душе,
хотя и в нем о будущем
твердили,
и это даже в школе проходили
еще на предвоенном рубеже.
Но все-таки
за собственной спиной
его мы в торбе
выстраданной тащим.
А как бы чудно было б
со страной
пожить сегодня в славном
настоящем…

 

Александр Комаров
* * *
Славу прижизненную
с недоверьем
чьей-то посмертною
славою мерим,
словно бы смерти
на все времена
роль справедливости отведена.
Но, как ни взвешивайте,
как ни мерьте,
а справедливость -
вне жизни и смерти,
связи меж ними нет никакой:
путать понятья -
обычай людской.
Род эпидемии властвует миром,
где поклоняются
дутым кумирам,
где и порядочности, и уму
нету пристанища… И почему
славные памятники,
обелиски
чужды нам так,
как и те, кто нам близки? -
трудно понять.
Тут не выискать дна.
Здесь только смерть
помогает одна.
Умершим взор
закрывая навеки, -
по пятаку возлагаем на веки
желтого лика с ввалившимся
ртом.
Плачем… А уж прозреваем -
потом.
* * *
Наступает пора
перепрыгиванья через лужи.
У старушек суставы
работают хуже.
Лед уже ноздреват,
а сугроб потемнел и скукожен,
и у прыткого юноши выпрыгнул
прыщик на коже.
Ни зерна не сыскать воробью
на газоне средь тлена -
лишь окурки вокруг и обрывки
полиэтилена.
Потерпи, воробей, дотяни
до тепла и до травки -
скоро будут на завтрак
тебе червячки и козявки.
Вон и муха проснулась -
внезапно задергались лапки.
И куда-то деваются
с вешалки шубы и шапки.
Я, конечно, судить не берусь,
но, мне кажется, - это
почему-то всегда происходит
в преддверии лета.