Достоверно жить хочу

Да, было такое царство! Называлось - Лебяжье. А родился там 65 лет назад поэт Юрий Красавин. Поверить в эту давность трудно - так молоды, искрометны, песенны его стихи. Когда он покинул Лебяжье, - улетел высоко - стал поэтом, но недалеко - в город на Неве. В Лебяжьем осталось самое дорогое для него - родные могилы и его, признаемся, счастливые детство, юность. Счастливые? Безусловно, если он до сих пор может петь в полный голос, как поют только в юности.
Я - природное древо, не саженец,
Я - лебяженец, я - лебяженец!
Сегодня, в канун юбилея поэта, готовится к изданию очередная, восьмая книга стихов, но хотелось бы перечитать предыдущую, седьмую, по-своему, вершинную. «Первослов» - ее название, а подзаголовок - «Книга в семи распевах: стихи, баллады, думы, поэмы» («Геликон плюс», 2003),
«Первослов» - название одной из поэм книги и имя героя поэмы, личности легендарной, фольклорной, сказочной. В словарях нет ни имени такого, ни слова. Поэма небольшая, состоящая из пяти рассказов, перемежающих слои русской истории, смысл которой - героизм полководцев и ратников от Каялы до Трептов-парка и до сего дня. Собственно, поэма - чисто лирическая, несмотря на упоминание исторических лиц и событий. И не сам ли поэт этот Первослов?
Большинство стихов Ю. Красавина - песенны, они напоминают молодые стихи Александра Прокофьева. Но у Прокофьева ветер дует с Ладоги, а у Красавина - с Балтики.
Небосвод мне беды не пророчит,
Обещает удачи в делах…
Эй вы, лебеди! Белые ночи
Принесите на белых крылах.
В облаках зоревых
не истайте…
Густоцветною, летней порой
Вы в Лебяжье мое прилетайте,
На любовь оброните перо.
«Якорями-корнями держусь за моряцкий свой бережок, собираюсь с мыслями впрок», - морские веяния воплощаются во многие стихи книги: «Баллада об острове Котлин», «Морская вольная дорога…», «Яхта», «Парус», «На утесе».
Даль от Лебяжья
до Кронштадта
Пойду смотреть на свой утес,
Где в юность уходил когда-то,
Где ветер молодость унес.
Где ты стояла без косынки,
Где рвал гармошку балагур,
Где ты считала бескозырки
На краснофлотском берегу.
Пути моряцкие и рыбацкие рядом: «Клев на Свири», «Белорыбица», «Касьянова уха». Речные и озерные воды - Свирь, Онего - тоже воспеты любовно-песенно. Балтийский ветер дарит свежесть дыханию, простор взору, автор даже называет его «ветром Божьим». Но ветер истории, нового времени нагоняет дурную волну: «Было так, есть и будет, Каждыйпо-своему чудит, Рвет свой кусок пирога И норовит по «рогам» Встречным дать, поперечным!», «О, век тяжелый, тяжкий наш - Бесправье, нищета да бесья блажь!», «Красный угол вожди проиконили! Мы под ними пели и плакали, до разора страну проуракали!», «Век такой, такая перспектива - не на что надеяться строптивым!» Примеры невеселых мыслей, высказанных остро, метко, с вызовом, можно множить. Однако Красавин не был бы настоящим русским поэтом, если бы не выходил победителем из каждой битвы, а битва происходит в душе поэта, выплавляясь яркими, жизнеутверждающими стихами:
Гар-мо-за - тоске - каюк -
Пляску ставит на каблук,
Среди бравых мужиков -
Мачто-рослых моряков!
Юрий Красавин настойчиво подчеркивает близость своего стиха народному. И эта «гармоза» «Золотая гармоза» - придумка удачная: трехрядка и трехладка, а еще и - «Поднач» - вначале. В ладе втором звучат мотивы 20-х, 30-х годов: «Здравствуй, Рая Камышова, скотница совхозная», «Ах ты, Рая, Рая, Рая, жаль, в раю тебе не жить». Лад первый и третий звучат современно, вспоминается там и «заволокина гармонь».
Жанр, которым обозначены в подзаголовках стихи - вполне условен в каждом случае. Наверное, для читателя это необходимо. Но читатель-поэт понимает: Красавин пишет всю жизнь одну-единственную лирическую поэму, огромную, как жизнь, - поэму своей жизни.
Он и сказки рассказывает, творит сказы, легенды, творит спектакли. Мы знаем, что по своей второй профессии - Красавин - режиссер народного театра . Вот и получаются - «Лебяженская субботея» да «Песни луговые».
А кто же, кроме гения народного, любимые поэты автора? Пушкин: «У Черной речки ночь черна». И Есенин: «Пушкин гениален и велик, но Есенина роднее лик».
О, мой кудрявый, златоглавый…
Учитель мой,
с всемирной славой,
В твоем божественном огне
Горю. И строчки лажу строже:
Учитель. Гений. Друг. Сережа!
Что роднит Красавина с русскими классиками - это мужественность, мужской голос. Потому и открывается книга обращением кСвятому Георгию Победоносцу, к его образу. А за образец берет себе лирический герой Красавина жизнь дедов - деда Егория и деда Ивана в двухчастном стихотворении «В месяц-травень» и отца в стихотворении «Памяти отца, блокадника-ополченца».
Вспоминаю первые публикации Юрия Красавина семидесятых годов в альманахах «День поэзии» и «Молодой Ленинград», свою рецензию на эти публикации, впечатление свежего, талантливого ветра, ворвавшегося в привычно-формальную атмосферу поэтического потока, могу сказать: я не ошиблась. Были публикации в журналах: «Звезда», «Нева», «Аврора», «Смена», в альманахах «День поэзии» и «День русской поэзии». Изданы книги: «Журавлиный лет» (1976), «Солнечная верста» (1980), «Росяница» (1985), «Сентябрины» (1990), «Ладо-море» (1998), «Синевей» (1999).
Сам поэт дает исчерпывающую оценку своему творчеству в стихотворении «Именины»:
Именины! Я - виновник.
И хмельной - совсем немного.
Не сквозь лавры -
сквозь терновник
Пролегла моя дорога.
Слово сказано, как вбито!
За него судьбой плачу.
Жить хочу не знаменито.
Достоверно жить хочу.
И сегодня, «сединой повитый», Юрий Красавин радует правдивостью, достоверностью своего слова. И дай, Господи, ему новых стихов и книг!